К черту! Но если ты сделала все эти глупости… (СИ) - Ручей Наталья (версия книг .txt) 📗
— Фонтан?
Подошла ближе на звук воды. Пальцы, словно боясь обжечься, прикоснулись и одернулись, но когда обернулась, ее лицо выражало такую сумасшедшую гамму эмоций, что Дону захотелось забыть о жующих его червях и зацеловать ее до смерти.
До своей смерти, естественно.
— Как ты это сделал? Я думала, что вода в городе на вес золота и что этот фонтан… никогда…
Окунув ладонь в воду, он провел пальцами по ее шее. Вилла пахла дождем, гарью черта и расставанием, и раз последнее неизбежно, он позволил себе признаться:
— Я просто сильно хотел этого.
Что ему пришлось дать взамен, не важно, как и то, каким образом он заполучил для любимой платье. Привести Виллу к фонтану влюбленных, украсть поцелуй, сделать своей, пообещать быть всегда рядом… Она не знала, что стала его женой тогда и что значит поцелуй мужчины у перевернутого фонтана. Вот только фонтан должен бить водой…
Пальцы Дона медленно спустились к вырезу груди, погладили предплечья, ладони самой желанной девушки в империи и за ее пределами.
— Это то, что может убить меня? — Нож сверкнув, ловко перешел в руку Дона.
— Я же говорила, что никогда не хотела замуж.
Приподнял ее лицо двумя пальцами.
— Правда? — улыбнулся. — И за меня тоже?
И оба вспомнили все ее вспышки ревности, и побег ночью, и его обещание, и слова, что любит только ее.
— Чем ты отличаешься от других?
Его улыбка помимо воли расплылась от такого притворства.
— Я бы мог показать тебе, будь мы все еще мужем и женой.
И добавил про себя: «И не будь я безнадежно мертвым».
Он почти явственно увидел огромную постель, обнаженную Виллу на шелковой синей простыне, усыпанную лепестками роз и желаний-ромашек, и себя, прежнего, именно там, где ему хотелось быть больше всего. Голова кружилась от ускользающей мечты и скорой разлуки, сделать бы глоток кофе, к отвратительному вкусу которого почти привык, и глотнуть хоть раз безудержной страсти.
— Дон, верни мне нож.
Покрутил его между пальцами, призадумался, но не отдал. Нож казался игрушкой, но Дон помнил, какая в нем заложена сила. Он не может быть рядом с Виллой, заботиться, опекать, пестовать, но и крест такой тяжести нести не позволит.
— Дон, пожалуйста! — повысила голос.
Нервничает, переживает, чувствует.
— Послушай, — от обороны перешла к нападению, — ты заставил меня выйти замуж, а сам спал с другими корри! Ты умер, ничего мне не объяснив! А когда воскрес и мы снова встретились, выгнал из города! Ты…
— Я ни с кем не спал после нашей свадьбы, — возразил спокойно, и скорее его тон, а не признание источило поток обвинений. Вилла уставилась на Дона, будто увидела впервые.
— Не спал?!
Он подарил ей жемчужину и после этого почти год до своей смерти ни с кем не спал? А как же те пассии, что сменяли хоровод возле него? А та блондинка, что лживо оплакивала его исчезновение?
Он смотрел прямо, открыто, в душу, а она не могла даже дотронуться до него, чтобы не закричать от рвущейся обиды и боли. Он не должен думать, что она все еще любит его, иначе все рухнет. Только если сам не захочет жить больше, только если ему незачем будет держаться за существование, только если поверит, что ей безразличен…
Как заставить поверить, если не веришь сам?
Черт говорил, что ложь — одна из сторон правды, и если воспринимать так…
— Я сегодня снова поцеловала Адэра.
Но реакция Дона оказалась вовсе не та, на которую рассчитывала. Улыбнулся ласково, как нашкодившему котенку, а в глазах отразилось знание. Да, знал, чувствовал и простил еще до того, как сказала.
О, Господи, дай же сил внушить ему эту сторону правды!
— Я думаю, мы — прекрасная пара.
Дон в глаза ей расхохотался:
— О, просто великолепная!
И прижал к себе так, что едва не треснули кости.
— Ты — моя пара, — вопреки мелькнувшему гневу в глазах, голос звучал проникновенно и мягко. — И я всегда, во всех наших жизнях и измерениях не устану тебе это доказывать.
Подтверждая, его губы прикоснулись к ее губам. Поначалу нежно, так нежно, что боишься дышать; уговаривая, приглашая на танец. А после удерживая в танце властно, и ты даже не вспоминаешь, что нужно дышать. Пальцы Дона прошлись по ее спине, чуть ниже. Отпрянули. Привстав на цыпочки, Вилла обвила его шею, и стоном потребовала еще одну порцию поцелуев в чувственном танго.
— Я люблю тебя, — прошептал у самого уха, — никогда не позволяй себе думать иначе.
— Дон, я…
Запечатал ей рот поцелуем, и она замолчала покорно, позже скажет ему, когда у них все получится. Еще минутка, одна минутка для них двоих, больше не нужно, и она решится. Ее ладонь нащупала рукоять ножа, еще только минутка…
Она сможет, она сделает все для него.
Поцелуи…
— Я сумею вернуться.
Оборвать бы сладкую пытку, задуматься, вслушаться в его слова, но она не могла удержаться от еще одного прикосновения, еще одной ласки, еще одного вторжения языка. А потом почувствовала скорее на тактильном уровне, чем увидела и поняла, что Дон нанес удар себе сам. И глаза отказывались принимать неизбежное: рукоять торчала из его тела, а он стоял напротив нее, как прежде, улыбаясь чуть виновато.
Мертвый.
Потому что она не успела!
Не успела!
Ноги, не выдержав, подкосились. Потоки силы, беснуя и хохоча, вырвались на свободу. Крушить! Давить! Морить! Бить! Отбирать! Они кричали вслух ее желания, а она валялась у ног любимого истерзанной сожалениями тряпкой, пряча лицо от ненавистных слов и пустого, безнадежного, настоящего.
Не было сил подняться, увидеть глаза Дона и торчащий из его груди нож. Закрылась ладонями от несправедливого мира, от трусливой девочки, которая не оправдала собственных ожиданий, такой эгоистичной и контрастно живой по сравнению с тем, за кого не пыталась бороться.
Медлила. Ждала. А теперь поздно!
— У нас не вышло?
Холодные руки взяли в плен ее дрожащие от слабости и пустых надежд, ладони. Взгляд снова уперся в грудную клетку, где только что был нож, но из раны сочились черви, а не кровь, а желтая радужка ягуара сменилась пульсирующими тенями.
— Я… — произнесла сквозь слезы. — Я… сама… д-должна был-л-ла…
И забилась в его объятиях, раздавив несколько белых личинок, скаливших беззубые морды. Прохладная ладонь прошлась по волосам, успокаивая.
— Чшш, — прошептал ласково, взял ее ладонь в свою, перецеловал каждый палец и вложил сталь. — Попробуй. Ты сильная. И совсем не трусиха.
Вилла отпрянула, отползла от него, отчаянно качая головой и растирая по щекам бесполезные слезы. Нет! Не сможет! Она не сможет! Пожалуйста, нет!
— Мне не больно.
Но признание не помогло, только вызвало новый поток рыданий. Она не сделает этого! Уже не получится! Все не так! Она все испортила! Он сам не должен хотеть жить! Сам! А она не смогла внушить, что не любит…
— Чшш, — его руки прижали к себе. — У нас получится. Вот увидишь. Я не могу жить так, как хотел бы. С тобой. Для тебя. Поэтому не держусь за такое существование.
— Но как жить мне, если я не смогу?!
— Сможешь, — заверил и вложив в ее ладонь нож, обернул своими холодными пальцами. — Я помогу.
И не дав времени для сомнений, размахнулся и нанес в грудь второй удар. Ее и своими руками, сплетенными любовью и смертью.
— Я не оставлю тебя надолго, — пообещал и рассыпался синими пазлами вперемешку с жирными расползающимися по небу, личинками.
Город, казалось, застыл. Вечно голодные бестелесные замолчали. Пухлые ромашки, кружась в траурном танце, опускались у ног. Потоки вернулись, тихо присели рядом, уныло глядя во тьму, разбавленную тусклым фонарным светом. Но у Виллы не было сил втянуть их обратно, не было сил даже подняться, сойти с места, где только что совершила убийство.
Дон умер. Умер — и все. А она…
Подняла облюбованный червями нож, вытерла о свое платье, воткнула в небо и используя как маленькую опору, поднялась на негнущихся ногах. Тянуло к перевернутому фонтану, заглянуть в огромную водную чашу, увидеть глаза приносящей смерть.
